История одного стихотворения

Сегодня с утра непонятно почему вспомнились строчки: "...По своим артиллерия бьёт..." Я даже не помню, где я мог слышать это стихотворение (в детстве от отца? - скорее всего). Но только сегодня нашел в интернете и само стихотворение, и историю его создания, и о его авторе. Итак, Александр Петрович Межиров, "Артиллерия бьет по своим":

Мы под Колпином скопом стоим,
Артиллерия бьет по своим.
Это наша разведка, наверно,
Ориентир указала неверно.

Недолет. Перелет. Недолет.
По своим артиллерия бьет.

Мы недаром присягу давали.
За собою мосты подрывали,-
Из окопов никто не уйдет.
Недолет. Перелет. Недолет.

Мы под Колпиным скопом лежим
И дрожим, прокопченные дымом.
Надо все-таки бить по чужим,
А она - по своим, по родимым.

Нас комбаты утешить хотят,
Нас, десантников, армия любит...
По своим артиллерия лупит,-
Лес не рубят, а щепки летят.

1956

И как это стихотворение было написано (Новая Газета, 2005):

Мы, слушатели ВЛК, просим Александра Петровича прочитать свое стихотворение о войне — «Мы под Колпином скопом стоим…». Межиров прочитал, а потом рассказал нам историю создания этого шедевра.
— Стихотворение написано после ХХ съезда. Судьба этого стихотворения чудовищная. Двух людей — Окуджаву и Слуцкого — вызывали определенные организации и предъявляли им этот текст — он ходил в рукописях без указания фамилии.
Главное сделал Евтушенко. Он выступал на обсуждении Дудинцева и сказал: «Все, что тут происходит, как убивают тут Дудинцева, напоминает мне стихотворение одного фронтового поэта, убитого на войне». Он умышленно так сказал, прикрывая меня. И прочитал это стихотворение. Рядом находились люди с диктофонами — и пошло!
Поехал я на переподготовку в город Львов. В списке в одном доме мне это стихотворение представили — все слово в слово плюс еще две строчки:
«…Я сейчас на собранье сижу —
Что-то общее в том нахожу».
А как оно было написано?
У меня в Доме правительства — там, где кинотеатр «Ударник», — жил мой школьный друг Вадим Станкевич. Его отец учился в иезуитском колледже в Кракове вместе с Дзержинским. И они, поляки, оба стали чекистами.
Вадим Станкевич был богатырь, очень красивый человек. Он был юный художник — рисовал на стекле маслом, и, в общем, неплохо. Его отец был начальник московской милиции, и он выехал куда-то в прифронтовую полосу. Немцы сбросили десант, его взяли в плен, и он сгинул — судьба его неизвестна, наверное, его убили. А сын, Вадим, в одиночку перешел линию фронта, пошел спасать отца, и его повесили.
Осталась мать одна, и вот в 1956 году я встречаю ее на Каменном мосту. Она живет все в том же Доме правительства. Мы разговариваем о том о сем, и она мне рассказывает: «В 1937 году в доме ночью жильцы не спали, все ждали ареста — идет лифт, от ужаса все замирали. Когда лифт у нас шел на этаж выше, мы говорили: «Перелет». На этаж ниже: «Недолет».
Я все это запомнил. А в это время я хотел уезжать на Север на машине — машина была ужасная, какая-то трофейная. И в подвале, вместе с эмтээсовским механиком, который там же в подвале, в катакомбах, поселился, мы ее пытались привести в порядок и выпивали. И он мне стал рассказывать свою жизнь. Это надо рассказывать матерными словами, я так не умею. Вот что он говорит, если перевести на нормальный язык: «Под Львовом еду я на передовую, везу медикаменты. Артиллерия там наша бьет по дороге — раз, меня ранило в руку. Отлежался, значит, я в госпитале под каким-то другим городком. Снова еду я, везу хлеб, а минометы наши снова бьют по дороге…».
Вот этот рассказ у меня в голове объединился с историей с лифтами. Я зашел к матери, на Лебяжий переулок, и пока она мне что-то разогревала, я мгновенно — это заняло две минуты! — написал стихотворение «Артиллерия бьет по своим», оно само мгновенно как-то сложилось — и все! Как говорится, две минуты — и вся жизнь…

И еще стихи Межирова:

1.

От почти прямого, чуть-чуть кривого
Переулка Лебяжьего отлучен
И обречен убыванию слова
Неродного-родного… не будет иного,
Кроме слова, которое испокон.
Долгой жизни моей основанье мое и основа.
Потому что непреодолима граница —
Стену плача обнять не смогу, даже и прислониться
К ней лицом на одно, на единственное мгновенье.
Даже просто войти в раскаленную тень от ее холодящей тени.
Я когда-то писал: «…никогда никуда не уеду,
Ржавый диск телефона во мгле наобум поверну…».
На поле боя — Генералиссимус одержал победу,
В сознаньи народа — Ефрейтор войну.

2.
По закону истории народ-победитель
Всегда принимает идею тех, кто побеждены.
Пусть в московском шкафу висит мой армейский китель,
Орденами радуя сердце жены.
Я когда-то писал: «…никогда никуда не отбуду…».
Стал я солью земли, что рассыпана щедро повсюду.
Повсеместно… и все же не стану таким, как предок,
Даже если поздним олимом сделаюсь напоследок.
Не сподоблен богу служить, не избранник —
Безразлично, беженец или изгнанник.

1982